Мой художник Иногда, нечасто, когда последняя капля со дна бутылки падает в мой похотливый желудок, когда последнея улыбка сизого дыма Джа пропитывает мои черные, прокуренные и взятые в плен мировыми монополиями табакокурения легкие не помагает, я выхожу из квартиры, перехожу через дорогу, открываю входные двери подъезда многоэтажного здания. Я захожу в лифт и нажимаю последнюю кнопку. В поднебесье. Подумать. Там. Этого требует душа. Этого требует тело. Иногда. Когда жизнь становиться до безобразия, до состояния H2S, до состояния вонючей субстанции. Пора. Пора - говорю сам себе, глядя на себя такого в зеркало. Я обнажен и первозданен. Я вижу в нем свои глаза. Ведь глаза - это зеркало души. Вижу себя. Цельным. Мои руки трогают мое лицо, они трогают член. Они его сначала гладят, а после начинают дрочить. Я улавливаю каждую гримасу лица. Похоть к самому себе. К своим, поочередно меняющимся рукам. А в комнате спит, тихо, уже без стонов и видит свои сны красивая женшина. Она для всех красива. Она просто женшина. Скорее моя. А я дрочу. Это моя охота. Мне так надо, так хочется. Я кончаю. Гримасничать. Я одеваюсь. Обжигаюший ветер колит лицо. Сначала нежно, потом с усиленной нежностью. Здесь всегда так. В поднебесье. Я присаживаюсь на металлическое изделие и смотрю в небо. Моя бого-женшина смотрит на меня миллионами своих зрачков. Своим в черне сияющим взглядом. Мой бог видит меня со всех сторон. Заглядывает в глаза, на руки кидает взгляд, нежит затылок. Именно здесь с ней я могу говорить откровенно, во истину честно. И я говорю, говорю и говорю. Говорю о всех своих скопившихся душевных накоплениях. Без напряга, спокойно. Я нашел свою душевную обитель, свою церковь. Каждый вправе. Вправе на. Заканчиваются беседы. В основном глухонемые монологи. Иногда мужские слезы. Нечасто. Но бывает. Заканчивается исповедь, и я подхожу к краю. Становлюсь на край обители и смотрю вниз. Совсем внутри и совсем снаружи, в моих глазах просыпается мой художник. Он начинает рисовать образы. Образы одиноких прохожих. Женщина. Распущеные, красивые, каштановые волосы - бежит в клинику. Клиника напротив. 24 часа в сутки. Обортарий. Ей отказывают на восьмом месяце. Она выходит, обнажается и ложится на снег. Мой художник смотрит на них. На одну оболочку, и одну или одного внутри. Они замерзают. Медленно и больно. Не мне больно. Я просто рисую. Замерзающие. Одиночества. Мужчина. Смотрится необычно. На заснеженном проспекте с огромным букетом роз. Пьян. Шатаясь, поет песню о любви, об ошибке. Он спешит. Нам слышны лишь отголоски. Мой художник пишет. "Печатлит". Бутоны бьються о лед. Он падает и более не встает. Умирает. А ведь где-то его ждали и надеялись - опять мой художник. Цветы. Напротив ларек. Всегда. Навечно. 24 часа в сутки. На все случаи жизни. Продавшица бежит, подбирает упавший букет. Обратно. Две-три сотни в карман. Появляется автомобиль. Букет в клочья. Продавшица на обочине. Не кради у усопших - печатлит мой художник. Красно-синие огни подъехавших специалистов на всех, на четверых, бесшумных и без красок трупов. Я хочу уйти. Мой художник против. Ладно. Встаю на самый край, расправляю руки. Может и не в том возрасте. Может и не такой у меня характер, да и без крыльев, пусть и исскуственных., но обещаю повторить "подвиг" Икара. Художник скукоживается, боится. Просит. Умоляет. Тепло лифта. Скорость. Все гудит в ушах. Я выхожу из здания на другую сторону. На совсем другую улицу. Здесь тихо и спокойно. Я обнимаю себя, перекрестив друг через друга руки. Обнимаю свои плечи. Я танцую танец. Танец тающего снега. Мне так хорошо. Мне так хорошо... Художник молчит. И правильно. Зайдя в свою квартиру, я снимаю с себя страхом и исповедью пропитанную одежду. Я ложусь под одеяло красивой женшины. Целую ее между скрывшихся под распущенными каштановыми волосами лопатки. Глажу ее восьмимесячный живот. Нежно шепчу ей на ухо поздравление: "С первым днем тебя. Весны. Все у нас будет хорошо" Давно проснувшись и стоя на проспекте, попивая только что купленное пиво из баночки я заметил напротив желтую полосу смерти. Смерть по оплошности - запечатлил мой художник. Никогда не кради у усопших.