Пчела Кайя Правда Правдивость и вера в правдивость других людей уподобляет меня существу божественного происхождения. Я думаю, что меня создал Бог, а не папины фрикции в мамином лоне. Моя кожа меняет со временем цвет и запах, но я знаю, что это угодно Богу, а не изменениям экологии и ультрафиолету. Мой голос меняет окраску, и я знаю, что не гормоны и сигареты тому виной. Всё так хочет Бог. И если ему вдруг будет угодно, чтобы через десяток лет я стала пахнущей капустой негритянкой с утробным мычанием вместо речи, оно так и случится. Если будет угодно, чтобы мой мозг распался на атомы и был вывезен в особо секретном кейсе на опыты в лаборатории великих ученых–нейрологов, как объект, не имеющий в своих составляющих ни одного известного элемента, то так оно и произойдет. Я верю ему. Безоглядно и целиком. Если я испытываю оргазм от анального секса, то это никак не может называться грехопадением и противоестественным явлением. Так придумал Бог. Я верю ему именно так, именно всегда. И я также открываюсь ему со всей своей никчемной правдой и с крошечной душой. С самого детства Бог в образе мамы научил меня говорить только лишь правду, и верить окружающим. Это было усвоено. Это было единственным возможным поведением ангелоподобного существа. Да, дяди-тёти, да, меня зовут так-то, больше я люблю и маму и папу, и я самый счастливый ребенок. Ребёнок вырос и продолжил. Бежит, с оголенной правдой к каждому, раздаёт её, счастлив, как и всегда. Мне дали прочитать книгу с рекомендациями: «Это охуенная вещь. Просто обалдеешь». И я читаю, с полной уверенностью, что это действительно охуенно. Мне так сказали. Да, это здорово, я в восторге. Я перелистываю страницу в очередном предвкушении потрясных фактов. Но... в глубине души мне отвратительна эта книга, мне непонятна ни единая мысль из неё. У меня вообще в голове не укладывается, как можно писать подобную хуйню, и еще выпускать её в свет. Так и живу... Мне сказали, что жизнь потрясающая вещь и я должна ею наслаждаться непременно и постоянно. Бог бы был со мной честнее. Но я не получила инструкций, а посему буду придерживаться полученным от кого-то из них. Я открыла глаза еще тогда, когда родилась, и все, что оказалось видимым, осталось со мной до сих пор. Правдивые слова об обозначении тех или иных предметов никогда не осмелюсь оспорить. Глаза мои видят ровно то, что имеет свои названия. Все эти вещи определены, не хватает лишь еще болтающихся в воздухе букв названий со стрелочками. Толковый словарь, парящий в воздухе. Как в мультиках. Вот мой стул, моя кровать, мой шкаф, моя одежда. Мой мир. Точных образов и определений моего пути по нему и моего счастья я не вижу, но это уже не в компетенции зрения. Бог дал кое-что еще. Я стала чувствовать тогда, когда родилась. Как первый шлепок по попке вызвал крик, так и продолжилось. Мне снова рассказали всю правду. Вот когда так, это больно, так – щекотно, так – приятно, так - ... а так лучше и не делать. Дрожишь – значит холодно, потеешь – значит жарко, замираешь – значит страшно. Во мне должны вызываться эти чувства не только путем воздействия на моё тело. Есть и образы. Клубника, падающая в белоснежные сливки, вызывает приток слюны и удовольствия. Мамины ласковые объятья вызывают всплеск любви и благодарности. Человек, поскользнувшийся в лужу – должен вызвать жалость, смятение, желание помочь всеми возможными силами. Я знаю это, и все мои ощущения точно совпадают с правильной подборкой в словаре чувств. Только что-то осталось за кадром. Что-то мне было не объяснено. Что должно вызвать во мне желание крушить и убивать, если Богу будет угодно сделать меня в дальнейшем крушителем и убийцей? Ведь все, что я успела видеть, не приносило иных чувств... Значит, есть что-то еще. Я стала слышать тогда, когда родилась. Мир восклицательных звуков ворвался в мой крохотный мозг, мгновенно превратив его в безостановочный звукообрабатывающий механизм. Они еще тогда все восхищались, кричали, всхлипывали, улюлюкали... Это, конечно же, было правдой. Их эмоции, помещенные в мою голову, так заполняли её, что можно было бы еще пару лет вообще не открывать глаза. И тут опять; это – музыка, это – машины, это – собачка/кошечка/птичка. Скребущийся о стекло ноготь ни в коем случае нельзя воспринимать как приятный звук, как нельзя и музыку Моцарта назвать бессмысленной раздражающей мешаниной. Я слушала, я вникала, я понимала, с огромной надеждой, что поняла все правильно. Свист летящей бомбы вызывал во мне ужас и содрогание, даже представь я его летним чудным днем на залитой солнцем лужайке. Правда в бессмертии звуков и идущих за ними событий. На все воля божья. Это кто-то говорил. Потом кто-то повторил, потом еще. Это – правда. Та, которую слышали и слышим, которую не слышали, но повторяли. Передавали и размножали. Дополняли и переиначивали. Но только Он молчал. Бог снова не дал мне повода не верить ему, т.к. Он молчал. Люди же не дали повода не верить им, потому что они говорили незыблемые истины, усвоенные благовоспитанным ребенком еще с младенчества. Ведь что-то еще... Я перелистнула страниц 40, не пробежав даже глазами. Знаю, что хорошо написано, правдиво. Так сказали. Не оставлю это чтение до конца, ведь должен у всего быть конец, даже если и искусственно приближенный. Мне говорили так. А я... я со своей исключительной правдой лезу к вам, несмышлёныш. И если кто-то из вас скажет, что я не права где-то, я, конечно же, согласна с вами заранее. Я и впрямь не уверена. Знаю только, что это моя правда. И я её не придумала. Как вообще можно что-либо придумывать? Вот так, так есть и никаких отходов и уклонов. И то, что будет сказано вами, не что иное как правда. И она дополнит состав моих определений и, если будет угодно впоследствии Богу, приведет меня к абсолютной истине. Я смотрю на последнюю страницу. Здесь, как и было предопределено, написано «Конец». Значит, я не ошиблась. Спасибо давшему мне эту книгу, она действительно хороша, я и не на секунду не сомневалась. Я закрываю её плотный переплет, кладу её на свой стол, встаю и ухожу. Верить и веровать.